Рассказ о родах, как ни странно, написать гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Просто утопаешь в великом множестве подробностей, значимых для меня, и, возможно, совсем не интересных для других. По этому постараюсь быть максимально краткой, настолько насколько позволит буря эмоций, воспоминаний, нежности и любви которую вызывает тихое сопение моего уже трехмесячного сыночка. Обитателями родзала киевского роддома №6 мы с мужем стали 23.07.02. Ровно в 16-00 к нам присоединился третий – маленький сыночек Николка. Но было бы смешно быть краткой настолько, по этому теперь все по порядку.

А НАКАНУНЕ… мы ожидали. Ожидали к 1 августа, как значилось в календарях. Ожидали с 5 по 11 августа, как впоследствии было вписано в обменной карте. И затем, с 12 июля ожидали со дня на день! Что и говорить, коварная природа преподносит неожиданные сюрпризы, вопреки всем расчетам. Врач, которая впоследствии принимала мои роды, 12 июля по всем очевидным признакам определила доношенную беременность и полную готовность к началу родов. Нужно ли упоминать о паническом беспокойстве, которое сменялось радостной эйфорией предвкушения события очень важного, значимого, и пугающего неизвестностью. Двенадцатого июля, как бы в подтверждение слов врача, у меня отошла слизистая пробка и ранее незнакомые, слегка болезненные ощущения, что всколыхнули мою утробу, соответствовали моим смутным представлениям о схватках. Как ни странно эти боли то исчезали, то появлялись вновь – но то, о чем так долго говорили, так и не совершалось.

Период ожидания дня родов можно смело разделить на две стадии. Первая – «Ну, только бы не сейчас…!!!». Вторая – «Ну, когда же, наконец…!!!». Переход между первой и второй стадией у меня произошел 17 июля, когда наконец-то были собраны сумки и решены все формальные вопросы с роддомом. Опасения мгновенно сменились нетерпением.

Итак, 22 числа летнего месяца июля, в просторном темно-синем платье, подпоясанном под нависающим животом, тяжелой неуклюжей походкой, я, опираясь на плече мужа, на ночь глядя последовала в парк с единой целью нагулять схватки. Дым, пришедший из-за города, накрыл все. В дни оголтелой яростной июльской жары под Киевом горели торфяники. Назойливый запах гари преследовал нашу окончательно и бесповоротно беременную семью на темных аллеях ночного парка. Домой мы вернулись уже 23 июля. И в часа два по полуночи, кажется началось. Я была настроена весьма скептически, так как к этому моменту пребывала в уверенности, что так и останусь беременной на всю жизнь. Муж, однако, вооружился ручкой и блокнотом для записи интервалов между схватками, и периодически будоражил мой настороженный покой вопросами. Потом он научился распознавать схватки по видимым сокращениям моего живота и просидел безмолвным бессонным стражем до самого рассвета. Нас утро встречало неожиданной и долгожданной прохладой. Позвонили врачу. Итак, едем в роддом. Вместе выходим к проспекту Победы. Муж останавливает машину, а я, как эдакий «рояль в кустах», бесцельно околачиваюсь возле киосков, привлекая недоуменные взгляды. Затем дорога. Я, расположившись на заднем сидении, отрешенно поглядываю в окно. Люди торопятся на роботу, встречаются, общаются, стоят в очередях, что-то пьют и едят на ходу, едут куда-то в маршрутных микроавтобусах, что-то читают… А я словно выдернута некой сверхчеловеческой силой из этого круговорота бытия. Я еду сделать ЭТО, и у меня нет выбора. Я не могу выйти из машины и слиться с толпой. Я особенная. Радостное предвкушение будоражит сознание, полностью сметая страх, боль (пока еще вполне терпимую), усталость от почти бессонной ночи. К 10 часам утра слегка взволнованное беременное семейство с обширными сумками степенно проследовало по направлению к роддому. Наш добрый доктор Елена Юрьевна - молодая, миловидная женщина, которая, даже при моей застарелой детской боязни людей в белых халатах, вызывала доверие и симпатию, осмотрела меня и обнаружила раскрытие на 3 см. Меня это несколько расстроило, так как пять дней назад было 2 см. С такой скоростью разве что к первому сентября разрешусь. По этому реплика врача «Ну что, идем рожать!» вызвала в моей утомленной ожиданием душе шквал эмоций. Муж, что дежурил возле входа, обнаружил на моем бледном, слегка отекшем лице выражение глупой радости, и понял все без слов.

– ИДЕМ РОЖАТЬ! Акушерский пропускник. У входа молодая девушка-медработник за конторским столом, словно консьерж в подъезде, который призван не пропускать чужих. Незнакомая беременная особа, уже в домашних тапочках и халате, одетом поверх казенной больничной рубахи, смотрела отрешенным взглядом в пространство и загадочно улыбалась своему маленькому сокровенному чуду. Слегка приоткрытая дверь позволяла заглянуть в комнату для «санитарной обработки», которую так же называли «клизмовочная». На кушетке, покрытой оранжевой больничной клеенкой, чьи то бледные неподвижные ноги. Мужа попросили подождать на скамье в прихожей, где уже томилось несколько сосредоточенных и очень серьезно настроенных парней. Где-то в глубине моего естества забрезжило смутное ощущение тревоги. Елена Юрьевна (доктор), что-то объяснила акушерке на пропускнике и быстро последовала наверх – «распорядиться насчет меня». Процесс пошел. Затем последовало достаточно длительное и утомительное решение формальных вопросов, заполнение каких-то пространных бумаг, санитарные процедуры.… О, как хорошо что, я сделала это дома. Мероприятия эти, а именно бритье и клизма, угнетают и обижают неизбежностью, фактом принуждения, и казенным, почти тюремным антуражем, которым эти процедуры обставлены. Словно женщину, прежде чем допустить к какому то важному исключительному ритуалу, сначала унижают, лишают, имени, достоинства, как будто отбирают не только личные вещи, а еще и всю ее индивидуальную историю, оставляя только что-то изначальное, бабье, только природу саму. Затем рядят в рубище, иначе не назовешь, и…

И, после всего этого, я с большим трудом объясняю, что роды у меня с мужем, у нас сданы все анализы, есть резолюция главврача и моему спутнику нужен специальный костюм. Присутствие мужа на родах несколько не вписывается в своеобразный, не побоюсь этого слова, ритуал родовспоможения, который сформировался за 70 лет советской жизни и мало чем изменился за 11 лет жизни независимой. Разве можно допустить, чтобы измученную кричащую женщину кто-то ободрял и утешал. С ней же построже надо. Вспоминается реплика женщины-врача, которая зашла на акушерский пропускник и увидела мою светящуюся от радости физиономию: «Ну что, еще улыбаешься? Посмотрим на тебя через пару часов…» От таких реплик кровь стынет в жилах, мягко говоря. Женщина в родах должна страдать – вот основной постулат отечественного родовспоможения. Или вот еще одна жемчужина больничной мудрости: «Зачем ты так над мужем поиздеваться решила?», - это реплика какой-то санитарки, сопровождающей наше семейство в лифте, который увлекал нас на шестой этаж, в святая святых – родильное отделение.

«Вот, мы тут для вас уже постелили», - указала мне дежурная акушерка на некое кресло-кровать, что стояло у стены в предродовой. На больничную постель я взглянула отчужденно, как-то даже не верилось мне, веселой и здоровой, что это лежбище вскоре может понадобиться. В открытое настежь окно свежим потоком вливалась прохлада, заветная и долгожданная в дни июльской жары. С высоты шестого этажа открывался прекрасный вид на правый берег. В белом мареве золотились лаврские купола. Вчера утром я говорила: «Мама, закажи в лавре молитву за здравие, может тогда рожу наконец-то». Мама так и сделала. Значит сегодня, под одним из этих светлых куполов, какой-то незнакомый священник произнес мое имя. Я с радостью отметила, что крестик мой крестильный никто и не требовал снимать. Стрелки часов показывали 11. На какое-то время нас с мужем оставили вдвоем. Настроение было радостное и не серьезное: «Да мы тут просто так, ненадолго забежали. Вот только родим быстренько и…».

Схватки, не смотря на то, что начались 9 часов назад, были довольно слабые, с интервалом в 5 минут. Какая то тягучая ноющая боль внизу живота не прекращалась вовсе. Я быстро прохаживалась взад вперед словно животное, заключенное в тесный вольер. Через некоторое время появилась Е. Ю. с дежурной акушеркой. Мне сделали несколько уколов. Схватки стали сильнее и больнее, но боль между ними, постоянная, липкая, назойливая как осенняя муха, бесследно исчезла. Я испытала чувство облегчения, и восторг предвкушения чего-то чрезвычайно исключительного и необычного полностью завладел сознанием. Мы улыбались друг другу. Е. Ю. учила мужа делать обезболивающий массаж, слушала сердцебиение нашего малыша обычной акушерской трубочкой, отвечала на наши вопросы. Но эта милая идиллия оказалась весьма зыбкой. На очередной схватке, когда наш доктор снова приложила трубочку к моему животу, улыбка на ее лице вдруг исчезла. «Идем!», - отрывисто произнесла Е. Ю., резко выпрямившись. Мы идем по больничному коридору. «Что случилось?», - лепечу я, все еще улыбаясь растеряно. «Пульс падает!». «У кого?». Как-то не верится, что с моим сыночком может быть что-то не так, когда со мной все в полном порядке. Дальше казалось, что все происходит не со мной и не сейчас. Вокруг появилось целое сонмище врачей с очень серьезными лицами. Меня словно распяли на кресле, и я почувствовала, как колют мое тело, производя какие то инъекции. Названия препаратов память не фиксировала. Мне стало дурно, казалось, что сознание превратилось в натянутую струну, которая, лопнув, разорвет связь с реальностью. Биение маленького сердечка, озвученное включенным плодным монитором, разливалось гулким эхом по всему помещению. Чтобы не впасть в забытье, сосредотачиваюсь на этих звуках. Затем что-то теплое струится по внутренней стороне бедер. Прокололи пузырь. Само по себе это не больно и не страшно. Но почему мне никто ничего не говорит? Становится нестерпимо обидно от ощущения собственной слабости и беспомощности. Но тут… Дурнота отступает. Мне разрешают подняться, и наше семейство вновь объединяется в предродовой. Только тогда врач объясняет нам, что плоский плодный пузырь сильно сдавливал головку малыша, это особенно проявилось на более сильных схватках. Тогда пульс сыночка резко снизился и был менее 100 ударов в минуту. Теперь плодный монитор находился уже в нашей предродовой. Датчики ко мне ремнями не прикрепляли, а только иногда прикладывали. Мое родное маленькое сердечко ритмично отстукивало 150 ударов в минуту, несколько меняя темп на схватках. Бесцеремонно попранная идиллия была восстановлена. Я верила, что теперь все будет хорошо. Появилась акушерка и через установленный внутривенный катетер в мои вены потекла Но-Шпа для размягчения шейки. Хотелось одного – лечь, полностью расслабиться, и уже ничего не бояться. Самый тяжелый в эмоциональном плане момент родов был уже позади.

Еще в середине беременности, я изучила массу рекомендаций о правильном дыхании, искусстве расслабления. Эти нехитрые приемы были неоднократно отрепетированы, и родовую боль я готовились встретить во всеоружии. Некая легкомысленная самоуверенность, что все пройдет идеально, несколько вскружила мою голову. Творцы теорий о «родах без страха» в большинстве своем мужчины, которые, увы, не рожали, и поэтому не учитывают многие факторы. Полностью расслабиться легко в собственной постели, когда нет боли, звучит любимая музыка, мурлычущий кот свернулся калачиком возле ног… Ну а здесь…

Мой ответственный супруг добровольно возложил на себя функции инструктора. Вооружившись стопкой распечаток из интернета, он самозабвенно руководил процессом моего дыхания. Я устроилась на уготованном для меня лежбище. Попросила поднять спинку, чтобы голова была выше ног, легла на бок. С начала расслабиться было нетрудно. Дышала я глубоко, наполняя кислородом нижние отделы легких, и практически не шевелилась, так как любое движение грозило вызвать боль, которая способна накрыть меня с головой подобно снежной лавине. В перерывах между схватками, я переговаривалась с мужем, стараясь почти не напрягать мышцы лица. Возможно, поэтому голос звучал как-то странно. Я слышала свои слова из зияющей пустоты. И казалось, что тело это, что впечатано силой гравитации в постель, словно в мокрый песок, не мое и боль не моя. Дальше становилось тяжелее. На пике схватки я делала глубокий вдох, и выдыхала медленно, сложив губы трубочкой. УУУУУ, - гудела я, выдыхая воздух, словно пчелиный рой. УУУУУ, - вторил мне мой любимый, который старался дышать со мной в такт. У нас на двоих одно дыхание. Наши звуки входили в резонанс, и в ушах стоял шум, подобный тягучему гудению большого колокола. Периодически появлялись какие-то врачи, которых я почему-то опасалась. Они заставляли меня возвращаться в это тело, ворочаться, произносить ненужные слова. Показалась Е. Ю., и весело объявила после осмотра: «Раскрытие уже 6-7 см». Теперь врачи, сделав серьезные лица, клубились в нашей предродовой. «Видать что-то замышляют», - подумала я с опаской. И не ошиблась – в воздухе запахло окситоцином. Напрасно я пыталась скрыть, что последние схватки стали несколько слабее и короче. Напрасно мы с мужем уговаривали эскулапов оставить все как есть. Я боялась, что стимуляция разрушит уникальный и неповторимый процесс, оптимальный для меня и ребенка. Я не хотела стремительного как молния финала. Вот мол, желаю еще «помучаться». «Ну, сейчас мы тебя полечим», - произнесла акушерка, прилаживая капельницу с окситоцином. Потом был сделан еще какой-то укол. «Мне будет легче?», промямлила я, малодушно надеясь, что это обезболивающие. «Нет, тебе будет тяжелее», - неумолимо констатировала строгий доктор Долгова, которая до этого проколола мне плодный пузырь. Добрый доктор Е. Ю. щебетала как пташка, о том, что все пройдет быстро и легко, что я прекрасно со всем справлюсь, что она хочет привести меня к потугам как можно скорее, пока я не потеряю силы и т. д. Дело сделано. Врачи удалились. У Долговой и дежурных акушерок закончилась смена. Мы остались совсем одни.

Часы показывали 15-00. Мне стало тяжелее. Казалось, что это придел моих возможностей. На вопрос мужа о том, что я чувствую, отвечала еле слышно: «больно, словно внутри все рвется». Перерыв между схватками, был совсем небольшой – минуты полторы, две. Выручало дыхание УУУУУ на длительном выдохе и максимальное расслабление. Меня словно подхватывала «нечеловеческая сила, в одной давильне всех калеча». Сила эта, подобная гигантской волне, вырывала меня из реальности, крутила, переворачивала, а потом, со всей своей зверской мощью, опрокидывала мое тело вниз. И я лежала, не в силах пошевелить даже пальцем, словно потерпевший кораблекрушение, который выброшен на пустынный берег. Вокруг солнце, мокрый песок, ракушки и водоросли… Оказывается о море рассказывает мой муж. Он гладит мои волосы и держит за руку. Просто я попросила его все время говорить о чем-то приятном и красивом. Боль не вызывала страх и отчаяние. Я не забывала ни на секунду, что боль эта разрушает не мой организм, а ту маленькую вселенную, созданную для моего сыночка, вселенную, которая питала и согревала малыша от самого начала его бытия. Ему гораздо страшнее и больнее в эти минуты, так как он не может даже предположить, чем все это закончится. Время остановилось, растеклось вокруг, словно расплавленный воск. Замерло солнце, облака на небе, стрелки на часах… Замерла сама вечность, словно готовясь изринуть из себя энергию новой жизни. Примерно в 15-30 я стала ощущать на схватках сильное давление в низу живота. Мы с мужем решили, что мне лучше не заниматься самодеятельностью и не тужиться раньше времени. Теперь, на пике схватки, я дышала поверхностно, по-собачьи, очень часто. После 20-30 секунд такого дыхания снова делала глубокий вдох. Так удавалось сдерживать потуги. В 15-40 появилась Е.Ю. После осмотра объявила, что раскрытие почти полное, только с одной стороны осталось примерно около 1 см. Хорошо, что тужиться не начала раньше времени. На следующей схватке Е.Ю. руками открыла путь для моего малыша. Теперь раскрытие полное. Я лежу без движения. Ни один мускул не напряжен, словно в этом теле меня нет. Это единственный способ справиться с болью и максимально отдохнуть между схватками. Подошла акушерка Алла. Е. Ю. Зачем-то повторяет мое имя сначала ласково, потом настойчиво, затем тревожно. «Алексей, брызнете ей в лицо водой!», - говорит она моему мужу. Через несколько секунд на мое тело, словно раскаленное от боли, обрушивается холодный дождь, и я просто вынуждена резко приподняться и активно включиться в ситуацию. Наконец-то мне разрешают попробовать тужиться. Для этого заставляют лежа на спине согнуть ноги в коленях и взяться за них руками в области лодыжек. Совершенно невозможная поза. Мешает живот. Очень неудобно. Я именно пробую тужиться, так как усилия особого еще не прилагаю, да и не соображу толком, как это делать в такой позе. Так проходит несколько схваток. Е. Ю. вдруг объявляет «Вон, уже волосики темненькие показались, пора идти в родзал». «Как идти, а может быть здесь рожать будем?»,- умоляю я. Врачи смеются: «Кто же в предродовой рожает!». И мы пошли через весь коридор. Е. Ю. и мой Алеша вели меня под руки. Акушерка следом несла капельницу. И тут мою сильную половину попытались оставить за пределами святая святых. «Вам там делать нечего.» Мы настаиваем на своем. «Ну, можете в окошко посмотреть», - предлагают моему мужу. Конечно же, за окошком мой любимый провел считанные секунды. Через какое-то время врачи в родзале уже занялись делом куда более важным и достойным, чем выдворение супруга. Поэтому мы снова были вместе. «Сюда?», - спросила я, указывая на громоздкий агрегат пугающего вида на высоком постаменте. Решительно карабкаюсь вверх по ступенькам, словно Гагарин в ракету. «Сейчас! Сейчас!», - отстукивает пульс в моих висках! «Сейчас! Сейчас!, - шепчет замершее пространство. Меня просто распирает интерес и восторг предвкушения. Хочется запомнить, зафиксировать в сознании каждую секунду. Следующая схватка останавливает меня. Я лежу на кресле на боку, слегка поджав ноги. Затем привычная для врачей поза. На мои ноги одевают бахилы.

- Пожалуйста, хоть немного спинку поднимите!
- Сейчас.
- А что, больше нельзя?
- Нельзя. А ты за ручки возьмись.
- Где они?

Акушерка указывает мне на какие-то тонкие и короткие металлические штырьки, что приделаны к креслу. Я нахожу их недалеко от своих колен. Держась за них, можно почти полностью выпрямить спину. Следующая схватка. И, наконец-то я, словно уловив какой-то заложенный самой природой импульс, понимаю что делать.

- Ну теперь, Маша, со всей силы, какая только есть у тебя, давай, - приказывает врач.
- Какай, какай, девочка, какай, - речитативом повторяет акушерка.
- Лицо расслабь, - подсказывает муж у моего изголовья.
Я делаю рывок. Взявшись за ручки, я почти выпрямляюсь.
- Хорошо. Теперь еще.
- Зубы сцепи.
- Пульс 100, - слышу голос мужа, уже возле включенного плодного монитора.
- На потугах это нормально.

Как же ему, моему ребеночку, тяжело. Ну, ничего, сыночек, я быстро. Боль ушла на задний план. Моя предыдущая жизнь, мои мысли, увлечения, принципы, мое прошлое и будущее – все это провалилось в тартарары. Остался только единственный истинный смысл, одна цель. Все естество мое сконцентрировалось в едином усилии. Я вновь выпрямляюсь и кричу. Нет, не от боли, а для концентрации усилия. Тогда я поняла, почему кричат спортсмены, толкающие ядро, или поднимающие штангу.

- Еще давай, - вновь командует врач.
- Какай, какай, девочка, - бубнит акушерка.
Еще усилие. Чувствую, как на теле образовываются трещины. Это меня не останавливает.
- Машенька, пожалуйста, теперь полегче, - ласково просит доктор. Я не могу остановиться. Мне хочется все сделать быстрее. Вдруг ощущаю острую, но не сильную, боль. Это похоже на укус осы. У врача озабоченное лицо. Максимально выпрямившись, я уже вижу головку моего сынишки. Она похожа на мокрый, серо-розовый, поросший водорослями камень, который только что вытащили из морских глубин. Мне страшно смотреть на это, и я откидываюсь на спинку кресла.

- Машенька, можешь немножко отдохнуть, говорит Е.Ю.
- Что, мне разрез сделали?
- Да, - отвечает муж, уже из-за спины врачей, уже головка появилась!
- Ну, а теперь еще немного!

Подходит следующая схватка. Я делаю последнее усилие, которое, к моему удивлению, мгновенно приносит результат. Акушерка подхватывает под мышки что-то маленькое, серо-розовое, человеческое, родное до боли. За малышом тянется толстая и длинная, похожая на кишку, пуповина.
- Он живой, - испуганно вопрошаю я, так как малыш не кричит.
- Ну, конечно!

Это был самый ошеломляющий момент в моей жизни. Разверзшаяся вечность исторгла из своих недр новую жизнь. На часах 16-00. Остановившееся время просто обрушилось, начиная новый отсчет секунд, минут, часов… Мир для меня ожил и заискрился всеми красками. Вернулось все мое прошлое и будущее. В сознании воцарилась пронзительная ясность. Боль исчезла полностью. Теперь в моей жизни все стало на свои места.

В приступе бурного восторга, я так и не обратила внимания на то, когда именно врачи перерезали пуповину. Зато, вид малыша, который сразу после рождения оказался на моем животе, останется в моей памяти навсегда. Он шевелился, морщил лобик, жмурил глаза, сопел и пыхтел. Я навсегда запомню первое прикосновение к этому маленькому человечку, покрытому серой первородной смазкой, похожей на жирную творожную массу. Именно тогда я окончательно решила, что имя ему – Николай.

Вскоре нас с малышом разлучили. Я рожала плаценту. Это было легко и безболезненно. Только акушерка не очень приятно давила на живот. Эту серо-розовую лепешку – так описал плаценту мой муж – врачи изучали очень внимательно.

- Анестезиолога в родзал! – выкрикнула Е.Ю.
- В родзал анестезиолога, срочно! – повторила акушерка Алла.
- Что, во мне что-то осталось от плаценты?
- Да.

Мне стало страшно. Сейчас на меня наденут маску и весь этот мир, полный радости, свернется на моих глазах, словно картина на листе бумаги, которую скручивают в рулон. Я смотрела на врачей с мольбой. Ну, неужели нельзя ничего придумать. Неужели малыша не приложат к груди, мы не обнимемся на радости с мужем…

- На ледокаин аллергии нет? – словно услышав мою мольбу решительно - спросила врач.
- Нет.
- Вот и хорошо. Не надо анестезиолога.
Затем меня чистили под местным обезболиванием. Малыша тем временем взвешивали, измеряли рост.
- 3,080 кг и 51 см, объем головки 36 см, - оповещает меня муж, 8-8 балов по шкале Апгар!
- Это высшая оценка. Мы 9 и 10 почти никогда не ставим. А ребеночек то для вас большой.
- Это как для моих размеров что ли? Я же совсем маленькая. (до беременности 45 кг, перед родами 53)
- Маленькая, но зато какая сильная!, комментируют врачи с улыбкой. Потом меня долго зашивала Е. Ю., а я наблюдала за ней. Ее лицо выражало то сосредоточение, то интерес, а иногда просто озарялось светом вдохновения. Она трудилась словно художник над картиной.
Тем временем малышу перевязывали пупок – теперь сыночек кричал во все горло. Я видела как из-за невысокого бортика на столе, где был размещен младенец, то и дело выплескивались маленькие ручки и ножки. А мой ошалевший от счастья супруг метался вокруг сыночка, и, выглядывая из-за спин докторов, делал самые первые Николкины фотоснимки.

Вскоре все неприятные процедуры закончились, и мои ноги наконец-то приняли привычное положение. Меня накрыли простыней. Акушерка принесла Коленьку, замотанного с головы до ног в какие-то зеленоватые бумажные пеленки. Из-под этой экипировки выглядывало чрезвычайно серьезное личико. Огромные темно-серые глаза были открыты. Малыша приложили к груди. Врачи удалились. Мы остались своей семьей.

Этот обычный родзал 6-го киевского роддома на один час стал для нас троих первым домом и кровом. Мы были безмерно счастливы. Мы любили друг друга в высшей степени возможного для смертных чувства. Впереди, искрясь всеми красками бытия, нас ждала прекрасная, уже совсем новая, другая жизнь. Впереди первые улыбки, слова шаги… Впереди солнце, море, большие далекие города… Впереди все. Все впереди.

P.S.
Ну вот и все. Этот рассказ рожала гораздо дольше чем сына. Хотела как можно короче, а получилось как всегда. Надеюсь, что моя история все-таки радостная и светлая, не смотря на все трудности, которые в ней описаны. Еще хочу пожелать счастья всем будущим и настоящим мамочкам и папочкам. Рожайте деток вместе. И пишите рассказы о родах. На Ваши вопросы готова ответить на форуме. Мой ник – Mash.